На обоях в моей комнате были горизонтальные линии, и даже розовые и кремовые цвета не уменьшали ощущение, будто это была клетка. Я сбросила обувь и пробралась через темноту к моему окну. Белая краска на раме отслаивалась, из-за чего на полу были мелкие кусочки.

Снаружи, на несколько этажей ниже, Эллиот шел к дому и пропал из поля зрения, проходя под уличными фонарями. Он шел в сторону дома его тети Ли, копаясь в своем телефоне, пока проходил мимо грязного участка земли Фентонов. Я гадала, придет он в тихий дом, или тетя Ли включила каждый светильник; ругалась ли она со своим мужем, или ждала Эллиота.

Я повернулась к своему комоду, посмотрев на шкатулку, которую папа купил мне на мой четвертый день рождения. Я подняла крышку, и балерина начала кружиться вокруг маленького овального зеркальца, расположенного напротив светло-розового куска ткани. Некоторые детали, нарисованные на ее лице, стерлись, оставляя только два черных пятнышка глаз. Ее юбка-пачка была помята. Опора, на которой она стояла, погнулась, заставляя ее наклоняться слишком далеко в сторону, когда она делала пируэты, но медленная повторяющаяся мелодия все еще прекрасно звучала.

Обои отслаивались, как краска, свисая в некоторых местах у потолка, а кое-где отсутствуя у плинтусов. На потолке в одном углу виднелось коричневое пятно, которое, казалось, становилось больше с каждым годом. Моя белая кровать с железной отделкой скрипела при малейшем движении, а дверцы шкафа не запирались, как должны были, но моя комната была моим личным пространством, местом, к которому тьма не могла подобраться. Статус моей семьи в городе и гнев мамочки казались такими далекими, когда я была в этих стенах, и я нигде больше не чувствовала себя так спокойно, пока не села за липкий стол напротив мальчика с бронзовой кожей и большими карими глазами, наблюдавшими за мной без каких-либо признаков симпатии или презрения.

Я стояла напротив окна, уже зная, что Эллиот пропал из поля зрения. Он был другим, — больше, чем просто необычным, — но он нашел меня. И на какой-то момент, мне понравилось не чувствовать себя потерянной.

Глава 2

Кэтрин

— Кэтрин! — позвал папа снизу.

Я побежала рысью вниз по лестнице. Он стоял на нижней ступеньке, улыбаясь.

— Ты до ужаса бодрая сегодня. В чём дело?

Я остановилась на предпоследней ступеньке.

— В лете?

— А вот и нет. Я видел твою улыбку радости из-за лета до этого. Сейчас она другая.

Я пожала плечами, взяв хрустящий кусочек бекона с салфетки на его раскрытой ладони. Моим ответом ему был хруст, и папа усмехнулся.

— У меня сегодня собеседование в два часа, но я подумал, может, мы покатаемся вокруг озера.

Я стянула очередной кусок бекона, хрустя. Папа поморщился.

— У меня вроде как есть планы.

Папа поднял одну бровь.

— С Эллиотом.

Морщинки между его бровей углубились.

— Эллиот, — произнес он имя, будто оно всплывет в его памяти.

Я улыбнулась:

— Племянник Ли. Тот странный мальчик на нашем заднем дворе.

— Тот, который колотил дерево?

Я промолчала, не зная, что ответить, пока папа не добавил:

— Точно. Я его видел.

— Но… ты спрашивал меня, не крушит ли он наш участок.

— Я не хотел тебя беспокоить, Принцесса. Я не уверен, что хочу, чтобы ты проводила время с мальчиком, который штурмует деревья.

— Мы не знаем, что происходит с ним дома, пап.

Папа дотронулся до моего плеча:

— Я не хочу, чтобы моя дочь была связана с этим, чем бы это ни было.

Я покачала головой:

— После вчерашней ночи, может, его тетя и дядя говорят то же самое про нашу семью. Уверена, весь район слышал.

— Извини. Я не подумал.

— В основном это ее вина, — проворчала я.

— Виноваты мы оба.

— Он осадил Пресли вчера вечером.

— Мальчишка у дерева? Подожди. В смысле, вчера вечером?

Я сглотнула:

— Мы пошли в "У Броума"… после того, как мама пришла домой.

— Оу, — ответил папа, — Понятно. И он нормально реагировал? В смысле, он не пытался ударить Пресли или что-то в этом роде, не так ли?

Я хихикнула:

— Нет, пап.

— Извини, что не пожелал тебе спокойной ночи. Мы поздно поднялись наверх.

Кто-то постучал в дверь: сначала три раза, а затем еще два.

— Это он? — спросил папа.

— Я не знаю. Мы не то, чтобы договаривались на какое-то время… — сказала я, пока папа направился к двери. Он глубоко вдохнул, прежде чем повернуть ручку и открыть дверь перед Эллиотом, который, очевидно, только вышел из душа: его влажные волосы завивались и блестели. Он держал камеру обеими руками, хотя она и висела на его шее.

— Мистер, эм…

— Калхун, — сказал папа, взяв руку Эллиота и пожав её. Он повернулся ко мне. — Я думал, ты сказала, что вы встретились прошлым вечером? — Он посмотрел на Эллиота. — Ты даже не спросил, какая у неё фамилия?

Эллиот застенчиво улыбнулся.

— Я слегка заволновался, увидев вас.

Папин взгляд смягчился, и его плечи расслабились.

— Ты знал, что ее зовут Принцесса?

— Папа! — прошипела я.

Папа подмигнул мне:

— Но чтобы вернулись до ужина.

— Да, сэр, — сказал Эллиот, шагнув в сторону.

Я прошла мимо папы, быстро поцеловав его в щеку, прежде чем повести Эллиота вниз по ступенькам крыльца и дальше, за калитку.

— Уже так жарко, — сказал Эллиот, вытирая лоб, — Лето будет безжалостным.

— Ты рано. Что ты задумал? — спросила я.

Он слегка толкнул меня локтем.

— Потусоваться с тобой.

— А зачем камера?

— Я подумал, мы может пойти к ручью сегодня.

— Чтобы?..

Он поднял камеру вверх:

— Чтобы пофотографировать.

— Ручей?

Он улыбнулся:

— Увидишь.

Мы пошли к северу от "У Броума" и повернули на следующей улице. Асфальт перешел в гравий, смешанный с красной пылью, и мы прошли по этой дорожке еще полтора километра к Верхнему речью. Ручей был узким; не считая нескольких расширений в два-три метра, я могла бы с разбега перепрыгнуть его. Эллиот повел меня вдоль берега, пока не нашёл участок с выстроенными в воде камнями.

Он прекратил говорить и начал возиться с камерой. Эллиот быстро сделал снимок, проверяя настройки и затем сделал еще несколько. Около часа я наблюдала за ним и гуляла вокруг, пока, наконец, он не стал выглядеть довольным.

— Прекрасно, — просто сказал он, — Пошли.

— Куда?

— В парк.

Мы вернулись к улице Джунипер, остановившись в "У Броума", чтобы взять холодную воду. Я прижала большой палец к плечу, оставляя временное белое пятнышко, которое быстро стало красным.

— Солнечный ожог? — спросил Эллиот.

— У меня так всегда в июне. Однажды сгораю, и этого мне хватает на всё лето.

— Даже не знал, что так бывает, — усмехнулся он.

Я посмотрела на его бронзовую кожу с завистью. Что-то в ней выглядело так нежно и осязаемо, и эти мысли заставили меня чувствовать себя некомфортно, потому что они никогда не возникали у меня прежде.

— Нужно намазать тебя солнцезащитным кремом, а то будет болеть.

— Нет. Все будет нормально. Вот увидишь.

— Увижу что?

— Я просто имела ввиду, что все будет в порядке, — сказала я, столкнув его с бордюра.

Он улыбнулся, а затем толкнул меня в ответ. Я потеряла равновесие, и моя блузка каким-то образом зацепилась и скрутилась на куске торчащей проволоке. Я вскрикнула, и Эллиот протянул руки, но проволока порвала тонкую ткань.

— Ого! — сказал он, подходя ко мне.

— Я застряла, — сказала я, согнутая наполовину. Мои пальцы вцепились в звено проволоки, стараясь не упасть и не разорвать рубашку дальше.

— Всё под контролем! — сказал он, отцепляя ткань от забора, — Почти под контролем, — добавил он, напрягаясь, — Мне очень жаль. Это было глупо.

Моя рубашка освободилась, и Эллиот помог мне встать ровно. Я посмотрела на разорванную ткань и усмехнулась.

— Всё нормально. Я такая недотепа.